Спасение в альтруизме
Наука знает о человеке почти все. До клеточки, до молекул изучено человеческое тело. Прослежены сложнейшие химические процессы, в нем протекающие, просчитаны, переведены на язык цифр законы наследственности. Но что мы знаем о душе? И есть ли она вообще? А если нет, то, что так радуется и воспаряет, болит и щемит где-то там, внутри, не поймешь даже где? И почему одни способны сочувствовать, сопереживать, болеть чужой болью, а другие о ней знать не знают, и ведать не ведают? И вообще, нужна ли она, эта боль? Может быть, от нее следует избавляться, как избавляются от физических недугов?

Вне зависимости от того, какую религию исповедует человек, верующий или же убежденный атеист, он все равно не может обойтись без таких понятий, как духовность и бездуховность, душевность и бездушие. То есть без души никуда не деться!
Один выдающийся философ, Шопенгауэр, заметил, что «люди, которые отрицают душу, забыли взять в расчет самих себя». Понятие духовности, душевности не могут быть заменены такими понятиями, как ум, образованность или, скажем, эмоциональность. Какую бы из психологических характеристик мы ни взяли, ни одна из них не эквивалента представлению о душе.

Но где же искать корни того, что мы называем душой?
Все то, что ассоциируется с представлением о душе, заключено в сфере потребностей и мотивов. Ведь именно они, потребности, движут поведением человека, его желаниями, определяются, чем, как говорится, жив человек, что ему нужно, к чему он стремится. Вообще все потребности можно, несколько упрощая, разделить на три категории. Это во-первых, витальные, связанные с жизнеобеспечением: потребность в пище, одежде, жилище. Во-вторых, это потребности социальные. Согласитесь, каждому из нас хочется, даже просто необходимо, принадлежать к определенной группе, занимать в ней свое место, пользоваться вниманием и поддержкой других ее членов. Ведь человек социален по самой своей природе, и эти потребности органичны, естественны для него. Наконец, третью категорию достаточно самостоятельную, можно обозначить как идеальные потребности. Прежде всего это потребность познания и творчества. И мы говорим, что человек менее духовен или более духовен в той мере, в какой в нем выражено стремление познать и понять окружающий мир и самого себя как малую частицу мироздания, задуматься над смыслом существования вообще, над смыслом собственной жизни.

А душевность? Это ведь немного другое понятие?
Потребности очень разнообразны, но в них можно усмотреть еще и такое деление: «для себя» и «для других».
«Для себя», понятно, то, что нужно мне, мои права, мое место под солнцем… Для других – то, что я хочу, стремлюсь, внутренне обязан сделать для близких и дальних, порой даже в ущерб себе, принуждая себя. Это и есть альтруизм. Так вот, душевность – степень выраженности альтруистических потребностей что-то делать для других.

Всегда почему-то считалось, что человеку высокодуховному практически чуждо стремление к материальному. Он далек от всего весомого, грубого, зримого и живет лишь идеалами типа, скажем, всеобщего равенства и братства. Стремление к достижению земных благ действительно зачеркивает «души высокие порывы»?
Все потребности – и первые, и вторые, и третьи – органично присущи любому человеку. Дело только в их соотношении, в том, что является главенствующим. Если единственным или хотя бы главным стремлением человека остается достижение материальных благ, причем за счет попрания прав других людей, за счет пренебрежения социальной справедливости, за счет отказа от познания, творчества, от владения культурным наследием, мы вряд ли можем назвать его духовным. И он, конечно, не вызовет у нас симпатий. Но и полностью приносить себя в жертву другим – вот, смотрите, я весь для других, мне ничего не нужно – тоже противоестественно. Да, мы превыше всего ценим в людях способность сопереживать, ставить себя на место другого, чувствовать его состояние, готовность этому другому помогать. Но я против того, чтобы полностью растворяться в других. Жертвенность в чистом виде не продуктивна, она не может стать всеобщим жизненным кредо, поскольку это противоречит самой человеческой природе. Это некая крайность. А крайности – в том числе и благие – к истинному добру не ведут.

Значит ли это, что настаивая на гуманности и альтруизме, необходимо сохранять долю здорового эгоизма?
Когда человек что-то делает для другого, это совсем не значит, что он делает в ущерб себе. Наоборот. Забота, помощь, интерес к людям дают ему такое удовлетворение, такую радость, так вдохновляют, что в конце концов это оборачивается на пользу ему самому. Эти идеи блестяще развиты психологом Эрихом Фроммом в его книге «Человек для самого себя».
Итак, в той мере, в какой выражена у человека потребность в познании, в истине, - мы говорим о большей или меньшей духовности. В той мере, в какой выражена потребность сочувствия, сострадания, сопереживания и содействия, - мы говорим о душевности.

Трудно соединить в сознании такое всеобъемлющее, трепетное, пусть и трудно объяснимое понятие, как душа, с таким рациональным, сухим понятием, как потребность. А может быть, душа существует сама по себе? В том смысле, что она материальна, представлена в организме, каким-то особым органом? Не раз приходилось слышать, будто душа помещается между пятым и шестым ребром, что душу человеческую взвесили и она «потянула» немногим более пяти граммов.
Всерьез обсуждать граммы души? Да что вы! Сейчас нас вообще захлестнула волна мистики, суеверий, повального, а значит не очень грамотного увлечения астрологией, хиромантией… Порой кажется, что даже у далеких наших предков представления об окружающем мире были более трезвые, чем у некоторых наших современников.
А что касается души, если рассматривать ее как потребность в познании и потребность творить добро, то в самой общей форме ее «органом», как и органом всех других высших функций, является мозг. Правда, мы гораздо охотнее помещаем душу в сердце по той простой причине, что сердце очень откликается на наши чувства, переживания. Но рождаются эмоции, чувства – и добрые, и злые – в мозге! Нельзя указать конкретный отдел мозга, где было бы сосредоточие души. Изучение физиологического механизма потребностей и мотиваций оказалось едва ли не самой трудной областью науки о мозге. Локализация функций – вообще проблема сложная. Пока известны, и то не до конца, участки мозга, ведающие голодом, жаждой, половым влечением… Конечно, это не точка, не какой-то один центр, а всегда некая разветвленная система, элементы которой обнаруживаются на разных этажах, в разных участках мозга. А вот где, скажем, прячется потребность в новизне, в притоке информации – уже ответить трудно. Теоретические в перспективе, ученые смогут сказать, в каких отделах мозга находятся те элементы, которые работая совместно, формируют нашу душу, наш духовный облик. Но даже если мы узнаем их локализацию, это ни в коей мере не будет означать, что, воздействуя на такие элементы, специалисты смогут сделать человека духовным. Тем более душевным. Единственным способом «выращивания» души остается воздействие всей окружающей среды, воспитание, формирование альтруистических потребностей, высоких жизненных ценностей.

Но если эти духовные потребности присущи нашей природе, почему для того, чтобы они себя проявили, человек должен расти в определенной среде? Почему необходимо прививать присущую потребность «для других», в то время как «мое, мне, для меня» властно заявляет о себе с младенчества и ни в каком воспитании не нуждается?
Социальные побуждения, идеальные потребности более хрупки, более уязвимы, чем те, которые мы называем эгоистическими. Но посмотрим на это в историческом разрезе. Эволюция на протяжении миллионов лет отрабатывала достаточно совершенную программу выживанию. Неврожденный изначально должен быть обеспечен минимумом самых насущных, витальных (жизненных) побуждений, без которых ему просто не выжить. На первом этапе он обязан быть стопроцентным эгоистом. Лишь потом под влиянием материнской любви, общения с близкими людьми у него начинают формироваться социальные потребности. Проявляется то, к чему он потенциально способен. И здесь уже недостаточно одних генетических задатков, требуются воспитание и определенная среда обитания.

На протяжении ряда десятилетий у нас преобладала такая среда, которая угнетала, гасила эту потенциальную потребность сопереживать, сочувствовать, содействовать другому. Духовность и душевность настойчиво изгонялись, что стал наблюдаться их массовый исход. Людям стало казаться, что эти понятия и то, что за ними стоит, просто мешают жить. Главное – «грести под себя».
Действительно, иногда, в какой-то конкретной ситуации кажется, что выжить легче, будучи эгоистом. Но на более длительном протяжении эволюционного, исторического процесса спасительным был именно альтруизм. Если бы у человека были только эгоистические начала, то род человеческий, наверное, перестал бы существовать. Зачатки эмоционального резонанса есть даже у животных. Вот, например, в эксперименте у обезьян вырабатывали такой рефлекс: их раздражали током, и, чтобы избавиться от боли, надо было нажимать на рычаг. Потом этим обученным обезьянкам показывали обезьяну в состоянии страха. И что вы думаете? Они тут же бросались нажимать на рычаг, чтобы как-то ей помочь. Двадцатидневные крысята в эксперименте сами перетаскивают своих более слабых «сокамерников» в безопасный отсек, где они не испытывают никаких болевых ощущений. А когда их слегка начинают раздражать током в этом отсеке – тащат в обратном направлении. Можно привести еще десятки аргументов в пользу того, что потребности «для других» органически присущи нормальному человеку. Но они требуют внимания, поощрения, их надо стимулировать.

Быть может нужно включить в сектор «для себя» более широкий круг понятий? Скажем, такой примитивный пример. Можно «вылизать» свою квартиру, машину, дачу. И совершенно не замечать, что творится вокруг. Все это уже не мое и меня не касается.
Позиции проповедника или моралиста мало перспективны. Еще Сократ объяснял, что главная загадка человека заключается в том, что он прекрасно знает, что такое хорошо, но делает плохо. И после Сократа утописты все думали, что главное – человеку объяснить. Он бедный, темный, просто не знает. Вот мы ему объясним, и все станет на свои места. Все возьмутся за руки и пойдут навстречу светлому завтра.
Мы без конца апеллируем к сознанию, к сознательности. А человек знает, что хорошо, но делает то, что плохо. Потому что не правила руководят им, а потребности. Ученый Артур Кестлер в одной из своих работ предположил, что человек – ошибка эволюции. Ну ошиблась природа и создала существо, которое идет навстречу своей собственной гибели. Бывают же тупиковые ветви эволюции…

_________________
Тот, кто видит со стороны, смотрит восемью глазами.